| |
— В России нет политики, есть только неравная борьба. Когда я решил объехать Россию, чтобы встретиться с людьми, избирателями, на каждом шагу меня ждали препоны: то сломался самолет, то прорвало трубу и залило зал, то вдруг отменили заказ на помещение, где должна была состояться встреча. Так выглядела эта «политика». Потом меня арестовали. Меня избили, а потом обвинили в том, что я укусил полицейского. И это политика? Нет, это конспирация, решимость, борьба, но не политика, в которой у всех сторон должны быть относительно равные шансы и равный доступ к государственным вопросам, к информации о них. У нас, оппозиции, такого доступа нет, у нас есть только улицы. Почему я принимаю участие в чем-то подобном? Разумеется, это нужно не мне лично. Если бы я был (в чем меня часто обвиняют) эгоистом, я бы жил с комфортом, окруженный любовью властей, и ходил бы в Кремль. Может, стал бы депутатом или даже министром. Вместо этого меня преследуют и обвиняют, например, в том, что я строю заговор против России по указке заграничных заказчиков. Когда я еду за границу, газеты и телевидение сразу же начинают рассказывать, что я отправился в американский Госдеп за своей долей, обвиняют, что я получал деньги от Саакашвили. Но им меня не свернуть, я человек упрямый и не поддамся.
— В историю вошло шахматное соперничество Гарри Каспарова, малоизвестного паренька из Баку, и Анатолия Карпова — заслуженного мастера и любимца советских властей. Тогда, в 80-х, на ваши победы смотрели как на начало больших перемен, символ чего-то нового. Сейчас Карпов стал членом прокремлевской партии и сторонником Путина, а вы — одним из лидеров оппозиции. Вы остались бунтарем и за пределами шахматной доски...
— Когда я восходил на шахматный олимп, я был молодым человеком, который разрушает прежние схемы и вносит сумятицу в довольно консервативный мир шахмат. Тогда, в горбачевскую эпоху, советская система катилась к своему краху. Власть продолжала относиться к гражданам, как к рабам, обманывая Запад показными реформами. Чем выше я поднимался в шахматной иерархии, тем больше лжи и грязи я видел. После поездок на Запад я начал мечтать, чтобы на моей родине тоже воцарилась свобода, чтобы стало нормально.
Сейчас дела обстоят опять все хуже и хуже. Но я стал уже не только шахматистом, я сделал свой выбор и хочу сделать для России что-то полезное. Хотя кремлевская пропаганда пытается представить ситуацию так, будто оппозиция занимается только проведением нелегальных митингов, на самом деле я очень много работаю, в частности, над концепцией развития России без Путина.
— Почему вы не были последней крупной акции оппозиции, которая прошла 15 декабря на Лубянской площади?
— Это была символическая манифестация в годовщину прошлогодних акций протеста. На самом деле она не имела особенного значения кроме демонстрации, что часть россиян продолжает верить в возможность восстановления демократии. Но это вера и отчаяние, а я предпочитаю концентрироваться на делах, которые дают результаты. Я не согласен с распространенным мнением, будто год назад россияне проснулись и внезапно начали выступать против Путина. Думающая часть населения давно не питала иллюзий и видела, что прошлогодние выборы в Думу, а потом мартовские выборы на президентский пост, были фарсом. Впрочем, властные стратегии тоже не менялись. Путин знает, что общество нужно держать на коротком поводке, иначе оно придет и в полчаса вынесет всех деятелей из Кремля. Вы наверняка видели на Лубянской площади сотни, если не тысячи полицейских, омоновцев, военных...
— Да, Лубянка была плотно окружена автобусами и грузовиками с полицией, внутренними войсками...
— Вам в любом случае не удалось увидеть всего. Там были сотрудники в штатском, вертолеты, видеокамеры. Зачем все это Путину? Зачем нужны целые отделы МВД и ФСБ, занимающиеся наблюдением за оппозицией? Отделы мониторинга общественных настроений? Зачем нужны тысячи секретных сотрудников и стукачей? Путин прекрасно понимает, что общество настроено в целом оппозиционно. Он знает, что его власть — это узурпаторство, и что он удерживает ее лишь благодаря аппарату безопасности. На эти службы не жалеют средств. Обратите внимание, полиция получила новые автомобили, новую форму, самое современное оборудование. Как только в мире появляется какая-нибудь новинка, с помощь которой можно контролировать граждан, новая техника для разгона демонстрантов, ее сразу получает российская полиция.
Год назад мы выходили на демонстрации не для того, чтобы доказать что-то друг другу или продемонстрировать Путину, как он нам надоел. Мы хотели показать миру, что россияне — это не стадо безмозглых баранов. И мы это показали. Сейчас пришло время, чтобы мир сделал ответный шаг.
— Этот шаг, пожалуй, уже сделан. Американцы приняли так называемый закон Магнитского, запрещающий въезд в США российским чиновникам, причастным к нарушению прав человека и коррупции.
— Подобные действия — самое лучшее средство против кремлевского режима. У россиян есть привычка хотя бы раз в году любоваться своими деньгами. А если говорить серьезно, речь идет о том, что размещенные на Западе состояния российских олигархов и людей, связанных с властью, необходимо контролировать. Поэтому возникает потребность в личном присутствии миллионеров и миллиардеров. Я надеюсь, что подобный закон введет и Евросоюз. Если Запад перестанет пускать к себе этих людей, они столкнуться с серьезной проблемой: деньги или Путин.
— Что они выберут?
— Разумеется, деньги. Путин очень этого боится. Его опору составляет армия чиновников, которым он позволяет красть, сколько влезет, а потом вывозить эти деньги на Запад. Одновременно он может в любой момент приказать любому олигарху выложить миллиард долларов на какой-нибудь проект, и олигарх это сделает.
Коррупционная система чрезвычайно разветвлена. Кремль платит даже крупным европейским политикам. Он купил бывшего немецкого канцлера Герхарда Шредера, которого пригласили работать в Газпром, и экс-бургомистра Гамбурга Хеннинга Фошерау (Henning Voscherau), которого наняли в ту же компанию. Кремль купил премьера Финляндии и экс-премьера Италии Сильвио Берлускони, который налаживал дела Путина с итальянскими концернами. Из-за того, что на Западе оказались российские мешки денег, Европа и (в меньшей мере) Америка закрывали глаза на узурпатора. Но теперь те люди, которым Путин разрешал вывозить средства на Запад, боятся их потерять. Он сам занервничал и начал грозить, что велит перевести миллиарды из западных банков в Россию. Для олигархов это была бы катастрофа. Они бы потеряли все! Поэтому пришел подходящий момент, чтобы Запад усилил свое давление, тогда путинское окружение начнет отворачиваться от своего шефа.
— Вы постоянно повторяете: Запад должен сделать то, Запад должен сделать это. Вы являетесь лидером оппозиционной партии, участвовали в президентских выборах, но рассчитываете только на Запад?
— Запад несет свою долю ответственности за появление Путина. Запад сам его взрастил. Путин запланировал, что его эпоха продлится как минимум четверть века, а западные страны этого не заметили и дали обмануть себя, например, фокусом с Медведевым. Вы поверили, что либерал-Медведев конкурирует с Путиным, что появились шансы на реформы и демократический поворот России. Но все это было спектаклем, разыгранным специально для наивных зарубежных простаков. Путин еще не раз повторит такой трюк, и каждый раз на Западе найдутся политики и эксперты, которые ему поверят. Демократический мир должен опомниться, и сделать это в первую очередь ради собственных интересов.
— Почему? Неужели путинский режим представляет такую же опасность, как, например, сталинский?
— Конечно, сейчас уже нет кровавых диктатур и геноцида. Даже Китай обрел имидж современного и относительно мирного государства. Однако система Путина — это современный вариант диктатуры, которая опасна именно тем, что сложно поддается определению. Она виртуозно использует СМИ, PR, интернет, умеет играть на общественных настроениях, меняет маски. На Западе я слышал от многих интеллектуалов: ок, возможно, Путин — не демократ, но ведь он не устраивает массовых расстрелов. Это ложный ход мыслей. Диктатура остается опасной, даже когда она напудрена и благоухает. У россиян нет возможности совершать свободный выбор, а те, кто открыто протестует против власти, подвергаются преследованиям. Для Запада же эта диктатура опасна тем, что она обольщает идеологией легких денег.
Я представляю себе очередные шаги Путина: инвестиции на Западе и укрепление связей России с западными концернами. Это вступление на путь взаимной зависимости, когда никому не захочется трогать Путина, так как он станет гарантом обоюдных интересов.
— Вы ожидаете от Запада, что он свергнет Путина, а одновременно обвиняете западных политиков в том, что они не способны анализировать российскую ситуацию как шахматисты и смотрят на нее наивным детским взглядом...
— Поэтому западным политикам следует положиться на тех россиян, которые знают, с кем они ведут игру. Нам все эти приемы давно знакомы. Вы знаете, я столько раз играл с Анатолием Карповым, что было очень мало ходов, которыми мы могли друг друга удивить. А мы знаем все ходы Путина: они похожи на действия Брежнева, Андропова, Горбачева. Это путинские чемпионы, его учителя политической игры.
[...]
— Вы хотите стать лидером оппозиции, а затем президентом России?
— Лидер — это неудачное слово. Если люди за мной пойдут, я готов, но сам называть себя лидером я не буду. Я стараюсь подходить к политике профессионально, как к шахматам. Я готов брать на себя ответственность и однажды, в 2008 году, был кандидатом на президентских выборах. И я готов когда-нибудь выставить свою кандидатуру еще раз.
Но сейчас другая ситуация. У меня нет намерения становиться политическим неудачником, который получит какую-то долю процента на выборах. Не в этом дело. Россияне ясно видят цель: мы хотим добиться свободного волеизъявления. Я часто слышу обвинения, что мы кричим о том, как нам не нравится Путин, но не выставляем против него кандидатов. Это так, но какой смысл их выставлять, если выборы остаются фарсом? Мы не можем выставить на выборы лидера только ради того, чтобы его компрометировать.
Сейчас наша цель — при помощи протестных акций и давления из-за рубежа заставить Путина провести честные выборы. А потом — вселить в российскую провинцию веру в победу над режимом. Мы разрабатываем концепции политики на тот период, когда нынешняя система рухнет. России не нужны потрясения, поэтому мы должны создать такой план, благодаря которому смена власти была бы наименее болезненной. Это будет сложная игра, но мы победим.
|
|
